И я вовсе не удивлена, что его интересуют только фасоны зимних шляп. Хуже, что обсуждение уходит по этому скользкому пути моды и дурости, потому что явно никто и ничего толкового сказать не может.

— А вода в колодцах перемёрзнет? — наконец, роняя лежавшую перед ним бумагу, обращает некий другой господин свой вопрос сначала феям, а потом Его Величеству. И, несмотря на то, что пока ему отвечает дон Лаэрт, он роняет ещё что-то со стула соседа. И наверно, будь награда за неуклюжесть, он бы и её уронил, но это пока единственный вопрос по существу, и это не может не радовать.

— А фрукты? Овощи? Они растут под снегом?

«О, да! — так и подмывает меня ответить. — Надевайте сомбреро побольше, чтобы снег не падал на уши, тёмные очки, заворачиваетесь в одеяло и на поле с киркой — морковку копать. Но на ваше счастье у вас есть я».

Сквозь зиму, пургу и ухабы… проложат надёжные тропы… суровые русские бабы… в лосинах на голую жопу.

— Кхе! Кхе! — всё же не выдерживаю я и, положив перед собой блокнотик, привлекаю к себе внимание. — Прошу прощения, что вмешиваюсь, господа. Но сколько мусорное ведро не утрамбовывай — выносить всё равно придётся. Если позволите, я бы хотела немного рассказать вам, что такое на самом деле зима. Ваше Величество, не возражаете?

— Конечно, моя дорогая! — приглашает он меня рукой. — Боюсь, кроме как на тебя, нам не на кого больше надеяться.

— Тогда Барт, парни, будьте добры, принесите ещё стулья, — оборачиваюсь я. — Пусть представители обособленных территорий присоединятся к нам. Фарад, дон Орсино, господа, пожалуйста, займите места за столом. Потому что прежде всего я хочу начать с того, что нас действительно ждёт, кроме шляп с завязочками, — жду я пока феев усадят на сложенные стопкой книги, а ради Фарада и трёх его людей толстопузые подвинутся, а потом только продолжаю: — Итак, сначала это будет осень…

Целый час я вещаю как радио, в подробностях передавая все нюансы осенней непогоды, все варианты «бабьего лета» и «первого снега», все прелести холодов и слякоти, отвечаю на вопросы слушателей и порой даже чувствую себя звездой шоу «Завтра зима».

— И однажды настанет день, когда замёрзнут не только лужи, но до состояния камня промёрзнет и земля. Вот когда на эту безжизненную землю упадут первые хлопья снега, тогда и настанет зима. Вот тогда уже что-то делать будет поздно, господа, — наконец, подвожу я итог. — Людей не укроют от холода ни тонкие стены их домов, ни тонны одеял. Это будет не день, не два, а несколько месяцев собачьего холода, во время которого нужно чем-то отапливать жилища, что-то есть и пить, во что-то одеваться и обуваться, а ещё много лечиться. Да, господа, судя даже по первым осенним дождям, нас ждёт затяжной сезон соплей и огромная работа, для которой прежде всего нужно распределить обязанности.

Пожалуй, здесь я бы не отказалась от аплодисментов, ибо, судя по восхищённому взгляду моего короля всё же была хороша. Но праздновать триумф ещё рано. Дальше началось самое сложное — практические вопросы.

Глава 56

— Значит, прежде всего нужно бросить все силы на то, чтобы запастись продовольствием. И до холодов убрать и положить на хранение всё, что можно заготовить, — подаёт голос канцлер.

«Аллилуйя!» — возношу я благодарности местным богам. — Всё же не все за этим столом дебилы.

— И закупить провизию, которую можно будет сохранить, — подаёт голос другой.

— И побыстрее, пока цены не взлетели, — подхватывает Георг.

— Одежда, ткани, обувь, — продолжаю я охрипшим голосом. — Дон Орсино, если подобного нет в этом мире, может удастся прихватить партию каких-нибудь китайских пуховиков, хоть для примера. А потом уже ощиплем своих кур и пошьём аналогичные.

— Сделаем, — уважительно кивают зелёные человечки хором.

— Дальше, — командует Георг, — нужно обязать всех владельцев старых замков отремонтировать системы отопления. Возможно, придётся использовать их как временные убежища для тех, чьи дома утеплить достаточно не получится.

— Но Ваше Величество, замки сотни лет ничем не обогревались…

— Господин Фоль, — перебиваю я. — Я бы посмотрела, как вы запоёте, когда ваши дети заболеют, но предпочитаю не рисковать здоровьем ничьих детей.

— Вы этим и займётесь, Фоль, — поддерживает меня король.

И пока он называет фамилии, отдаёт распоряжения, и выслушивает уточнения по существу, я делаю коротенькие пометочки в своём блокноте: кого он поставил министром транспорта, кого главным архитектором, кто под руководством Шако займётся организацией дополнительных госпиталей.

— Думаю Фарад и их аграрные территории — это должность министра сельского хозяйства, — поднимаю я голову, когда он кладёт мне руки на плечи.

— Согласен, — сжимаются его пальцы, когда он кивает канцлеру. — Найдите специалистов по строительству печей, дайте им учеников и помощников. Увеличьте мощности производства кирпича. Что там ещё у тебя есть в твоей волшебной тетрадочке? — наклоняется он.

— Всякие мелочи, — тыкаю я пальцем. И в тот момент, когда, вчитываясь, он накрывает ладонью мою руку, неосторожно поднимаю глаза. И тот, про кого во всей этой кутерьме я совсем забыла, именно в этот момент и встречается со мной глазами.

«Чёртов Дамиан!» — не выдерживаю я пронзительного, отчаянного взгляда юного герцога, и даже не задумываясь почему это делаю, вытаскиваю руку, словно мне срочно понадобилось поставить «галочку», но на самом деле забираю её у короля, испытав нечто среднее между страхом и стыдом. И я-то не задумываюсь, но вот Георг это замечает.

Разжимает, поднимает ладонь, с которой я только что отчаянно боролась и, задумавшись на пару секунд, засовывает её в карман.

— Гош, я… — оборачиваюсь, чтобы его остановить, но слишком поздно.

— Ваша Милость, — отвлекает меня вопросом господин, на внешний вид ничем не примечательный, но во время обсуждения сельскохозяйственных вопросов удививший меня глубоким знанием ботаники. — Я читал в одном журнале про некое устройство названное «теплица». Как вы считаете, такую можно построить в замке?

— И даже нужно, господин Ковейн, — вспоминаю я что про него знаю. — Иначе ваши герани на улице не перезимуют.

— Могу ли я рассчитывать на вашу помощь с вопросами постройки?

— Конечно, — уверенно киваю я.

— Ваша Милость, — окликают меня с другой стороны и я невольно прикрываю рукой нос, тут же по характерному запаху уксуса и дубильных составов, догадываясь с кем я разговариваю. — А если кожи, с которых мы раньше удаляли шерсть, делать со стриженным ворсом, как вы считаете, эта одежда для зимы сгодится?

— Скажу вам больше, оставляйте мех на всю длину и эти ваши дублёнки будут для зимы самой лучшей одеждой.

— Ваша Милость! Ваша Милость! — звучит со всех сторон, едва я отпускаю господина Вреланта.

— Здесь были первыми, — улыбнувшись взывавшим ко мне слева, поворачиваюсь я направо и, нечаянно зацепившись за уголок, сталкиваю с блокнота карандаш. — Чёрт! То есть Орт, — наклоняюсь я, чтобы его поднять, но чья-то рука уже к нему потянулась.

Вот честно, до этой секунды я даже не знала, что так бывает, и уж точно ни за что не поверила бы, что произойдёт со мной, но в то мгновенье, когда наши руки встречаются, моя, нет, Катькина и Дамиана, этот мир перестаёт существовать.

Он потерял всё: звук, движение, краски. Он замер, обесцветился, затих. Или это я вдруг ослепла, оглохла и остолбенела, коснувшись тёплой руки Фогетта, только время остановилось. Века ушли на то, чтобы его пальцы скользнули по моим, и на целое тысячелетие легонько сжали их. Целую вечность я сидела, растерянно глядя на наши соприкоснувшиеся руки. И пока Дамиан другой рукой поднимал карандаш, с деревьев сотни раз слетала прошлогодняя листва и вырастала новая.

На самом деле, конечно, прошло не больше пары секунд до того, как взяв свой карандаш, я его испуганно поблагодарила. И никто этого даже не заметил: как встретились наши взгляды, как остановилось моё сердце, как замерло дыхание в груди. Никто, кроме одного человека, нырнувшего вместе с нами в это сумасшествие и явно заметившего всё.