— Ничего. Это была даже не схватка или борьба. Он просто воткнул мне в спину эту штуку и исчез. Я ничего не видел, кроме чёрного плаща. И даже не сразу понял, что произошло. Меня словно толкнули в спину. Но боль была такой адской, что я сделал всего пару шагов и упал. И очнулся уже у Эрмины. Она и сказала, что это был не простой кинжал.

— И твои люди никого не нашли?

— Мои люди, — он тяжело вздыхает и рывком садится вместе со мной. Целует в плечо, в шею, за ухом. Замирает, вдыхая запах духов. Моих любимых, между прочим. И только потом продолжает: — Они стали подозревать Дамиана. Поэтому я запретил дальнейшие поиски.

— Но почему? — останавливаю его поцелуй, зажимая рот. У меня как раз Дамиан вызывает больше всего вопросов. И сама догадываюсь: — Ты тоже думаешь, что это он?

— Я не знаю, что думать, — целует он мою руку, бережно пересаживает на постель, а сам спускает ноги на пол. — Уже нет смысла искать виноватых. Из него выйдет скверный правитель, но боюсь, в любом случае именно ему достанется этот трон.

И мысленно я сейчас даже подчеркнула имя Дамиана и переставила его на самый верх в списке подозреваемых.

— Значит, ты должен был умереть сразу? Уже тогда?

— Да, но мне сильно повезло, что Старая Аката нашла способ остановить это. Или не повезло. Но именно она столько лет сдерживает своей магией это проклятие. Честно говоря, я наивно думал, что ты меня вылечила. Поверил, когда эта рана наконец, по-настоящему затянулась, что это всё. Но, оказалось, увы.

Скажу больше, раз срок его жизни за пару недель сократился с года до пяти месяцев, как предсказала ему, видимо, ведунья, значит, порча стала распространяться не только сильнее, но и быстрее. И вот это просто до чёртиков меня пугает.

Я ещё не решила, что мне делать с его признанием. Ещё за прошедшие несколько дней не освоилась в новой должности: быть той, которую он любит. Ещё до конца не поверила в то, что это возможно, и своё счастье. Не успела понять, что теперь мне делать с этим отравленным клинком. Думала, что у меня есть время до «созревания» крокусов. И вот новая напасть: время жизни моего короля стало утекать быстрее.

— Неужели, ничего кроме чёрного плаща ты не заметил?

— В любой другой день я бы и близко не позволил ему подойти. Тому, кто меня подкарауливал. От моста до меня было несколько шагов. Достаточно, чтобы среагировать. Да и коню я не позволил бы споткнуться, — уверенными резкими движением натягивает он штаны, не поворачиваясь. — В любой другой день, только не в этот.

— Четыре года назад? Что же…

— В тот день умерла Аурелия, — срывает он со спинки стула свежую рубашку и, подняв с пола, бросает на кровать моё платье. — Если хочешь, оставайся. Подожди меня здесь, — наклоняется он, чтобы меня поцеловать.

— А ты куда? — висну у него на шее. Как же не хочется я с ним расставаться.

— Буду делать тебя ещё счастливее. Карать твоих недругов, — скользит он по голой спине рукой. И мурчит, забавляясь с моим языком.

«Ну, ладно, помурчи ещё немного», — малодушно соглашаюсь я. А то сейчас заведу свою песню о главном: о Барте, о Марго, о том, где он шляется вечерами и всё, опять нахмурится, замкнётся. Разозлится. Но мы ещё вернёмся к этому разговору.

— Дождёшься? — останавливается он в дверях.

— Нет, — натягиваю платье. — У меня тоже дела. Встретимся за… — а потом вспоминаю что вчера мы даже до столовой не дошли, как столкнулись в коридоре, так и обедали потом в спальне, — в общем, где-нибудь встретимся.

— Тогда успеха в твоих делах! — подмигивает он и уходит.

И если он думает, что я опять на кухню варить ему борщ или стряпать пирожки, то сильно ошибается. И так раскормила его на свою погибель. Всё хотела порадовать пока он поправлялся. Теперь он подсел не только на секс, ещё и мою стряпню.

Но сегодня пусть ест «почки заячьи кручены» или каплунов, что на деле оказались всего лишь кастрированными и специально откормленными петухами. Хотя, застёгивая на ходу платье, иду я именно на кухню.

Глава 46

— Гретхен, — обращаюсь я к дородной женщине в белом чепце и фартуке, теперь главной на этой большой, полной чудными ароматами, горячими печами и блестящей медной посудой кухне. Худого повара я отправила назад в его родную Страну Болот и лягушек, которая даже по очертаниям на карте напомнила мне Францию, а не только пристрастием к лягушкам и картавым прононсом этого важного высокомерного господина. Признаться, без него с Гретхен во главе на кухне стало даже лучше. — Сделайте мне, пожалуйста, порцию горячего супа, парочку пампушек с чесноком и имбирный чай. Отнесу господину Ля Полю.

— Как он там? — принимается она сама исполнять мою просьбу, передав бразды правления, то есть большую деревянную лопату, которой она колдовала над котлом с гуляшом своей подчинённой.

— Ещё кашляет и слаб, но уже пошёл на поправку.

— Бедолага, — вздыхает она. — В его возрасте такая сильная простуда может быть очень опасной. Ещё не к добру зарядили эти дожди.

— Это осень, Гретхен, — затаскивает в кухню корзину с луком Вит. — Говорит вам Её Милость, говорит, ничего не хотите слушать.

— Болтаешь что не следует, — отвешивает она говорливому мальчонке лёгкий подзатыльник. — Простите Ваша Милость, но как тут поверишь, не знаем мы что за осень такая.

— Холодно. Сыро. Промозгло. Вот и осень, — не сдаётся Вит, пока кухарка ставит на поднос всё заявленное мной и от себя добавляет засахаренное яблочко на палочке. — Видели новую форму, что шьёт для нас Люси?

— А что уже принесли? — бросает вручённое ей весло девушка, следящая за гуляшом. Да и другие заинтересованно высовывают носы.

— Так только что. Идите, мерки с вас будут снимать в малой столовой, — кивает парень.

— По одному, по одному, — упирает руки в бока кухарка, а то испортите мне обед, наводит она в радостно галдящей кухне порядок.

— Что не верит никто в осень? — спрашиваю я Вита, взявшегося мне помочь донести в каморку летописца обед.

— Не хотят. Говорят, всё это ваши выдумки.

— Ничего, как листья на деревьях пожелтеют, поверят, — не могу удержаться, чтобы не взлохматить белобрысый чуб пухлого мальчишки, когда он тяжело вздыхает. — Что-то не так?

— Говорят, что это вы на нас беду накликали — такие холода. И Его Величество приворожили, — шёпотом сообщает он и замолкает, когда мы выходим в малую столовую.

Я приветствую склонившуюся в поклоне Люси, дочку королевского портного, принёсшую образцы новой тёплой униформы.

И правда очень талантливая оказалась девочка. Свой гардероб я у неё уже почти весь сменила. И как же счастлива, что так вовремя вместо ужасных корсетов заказала фасончики на пуговичках, с которыми даже нетерпеливый король иногда справляется. И не надо толпы слуг пригонять, чтобы нарядиться с утра. И ткани шикарные: свежие, мягкие, спокойных расцветок, тёплые.

— Вот как значит. Ищут виноватых в природном катаклизме? — продолжаю я разговор, когда мы выходим в коридор. — И это я, видимо, разгневала ваших богов?

— Говорят, вы из другого мира, — шепчет он, оглядываясь.

— А кто говорит?

— Да все. Куда ни пойдёшь. Что никакая вы не Катарина. Самозванка. И Его Величество околдовали, раз он разницы не видит. И даже мадам Лемье вокруг пальца обвели.

— И только слуги у нас самые умные, самые глазастые, всё знают, всё видят, всё понимают, — с расстройства отхлёбываю я с имбирный чай из кружки, что несу в руках. — Я им, значит, график, смены, нормы труда, восьмичасовой рабочий день, бесплатную медицину, новую форму, а они роптать? И чего хотят эти кухарки? Государством вместо короля управлять? Они-то всегда лучше знают, что надо делать.

— Хотят, чтобы всё вернулось как было. Тепло. Солнце. Лето.

— Надеются, что если меня изгнать, то вернётся не только лето, но и тот бардак, что тут в замке был? — расстроено взмахиваю рукой, ударяя себя по бедру. — Бардак, в котором им было так привычно, так уютно. Чтобы мусор не вывозить, а прямо в ров выкидывать. Или вон, как в городе, прямо из окон на улицу швырять. В баню не ходить. Вшей не истреблять. Думают, если меня не будет, что всё у них тут само собой по-прежнему станет? — гневно ставлю я Виту на поднос кружку, чтобы весь этот вонючий чай не выхлебать. Парнишка виновато пожимает плечами в ответ. Да я и не жду от него ответа. — Ясно. Спасибо, что предупредил. Ещё есть какие новости?