— Жаль только, что тогда я не поверила во все эти перемещения душ, — продолжает Феодора. — Катарина всегда была словно не от этого мира. И мне показалось это её очередной фантазией, способом убежать от реальности. И потому я не узнала большего.

— Понимаю, вам определённо было не до этого. Значит, они любили друг друга? Дамиан и Катарина?

— И должны были пожениться, — делает она ещё глоток вина. — Не поймите меня неправильно, я никого не оправдываю. Но никого и не обвиняю. Георга за то, что он не отступил. Дамиана за то, что отступил. И Катарину, которая всегда поступала по-своему. В этой истории нет правых и виноватых. Но что бы ни было, Георг, а не Дамиан, стал её мужем и её первым мужчиной. И точка.

С последними словами она допивает вино до дна и встаёт.

— Простите и вы меня, Дора, — поднимаю я упавшие с её колен перчатки, — только ваш сын, похоже, с этим не согласен. Он заверил меня, что больше не отступит. И мне показалось, он настроен серьёзно.

Забираю бокал, вкладываю в её застывшую руку перчатки.

— Святой Ог! — шепчет она. — После её венчания, на эшафоте, Дамиан искал с Катариной встречи, но, конечно, его и близко не пустили ко дворцу. И тогда он нашёл её на празднике. Вы слышали: наговорил лишнего, ужасного, непростительного. А потом не спал всю ночь. Метался по комнате, как раненый зверь, — она совсем не изящно плюхается обратно на стул. — Но я была уверена, что с утра он поехал извиниться за свой проступок и не больше. Осознал, настолько был неправ, жесток, эгоистичен. Попросил у вас прощения.

— Увы, Дора, нет. Я понятия не имею что он задумал, но отчаяние, похоже, толкает его на самые безрассудные поступки.

— Боги! Он сошёл с ума! Он определённо сошёл с ума, — снова поднимается она и начинает поспешно натягивать плащ, засунув в карман перчатки. — Я немедленно попробую его отговорить. Но если он уже был у отца Томаса. Если всё ему рассказал, — звучат её слова так, словно она совсем забыла, что я ещё здесь.

— Дора? Что происходит?

— Простите, Даша, сейчас мне срочно идти, но обещаю держать вас в курсе.

— О чём? Думаете, будет суд? У него есть доказательства?

— Я обязательно это выясню. Он точно сошёл с ума. Точно, — она так и выходит, качая головой.

А я так и остаюсь стоять в непонятках и с новыми вопросами.

Ну почему кому-то всегда всё сходит с рук, а мне никогда?

Ну почему, когда единственное, что меня действительно беспокоит — это рана короля, приходится решать какие-то проблемы, которые мне ну вот вообще никаким боком не упали.

— Даже напиться безнаказанно не могу! — грохаю по центру стола бутылкой с абсентом. — Обязательно то в партию, то в говно, то в другой мир.

— Простите, миледи, — получив разрешение войти на свой стук застывает в дверях Фелисия. — Преподобный Август спрашивает, не желаете ли перед сном исповедаться?

— Спасибо, — щелкаю я по бутыли с салатовой жидкостью с изображением полыни на этикетке, — но на сегодняшний вечер у меня уже есть исповедник.

— Он принёс книги по теологии, которые вы просили, — не унимается моя дуэнья.

— Спроси его, он будет пить абсент. Если нет, то пусть оставляет свои книги и проваливает. Сейчас мне нужен собутыльник, а не духовник.

И мне даже не нужно озвучивать ответ, когда она молча кладёт на стол книжки и уходит.

«Так, главное этот яд не нюхать и о том, какая он гадость не думать, — наливаю я в бокал на палец, на два — развожу. — Мне остро необходимо поговорить с Катькой. И это способ. Просто способ. Просто горькое лекарство, которое нужно проглотить в размере пяти-шести стопок и всё».

Выдыхаю. Ну, понеслась!

Но выпить успеваю лишь одну порцию. Ещё закусываю недоеденным виноградом (мне-то не страшно, что немытый, у меня спиртовая дезинфекция). Ещё морщусь и матерюсь (всё же сущий яд этот абсент), когда раздаётся очередной стук в дверь. И это точно не Фелисия.

— Войдите! — жду, когда дверь откроется, но вместо этого стук повторяется. — Да, войдите уже, кто там такой скромный!

— Миледи, — сдёрнув с головы капюшон, замирает в дверях Гриф. — Она вас ждёт.

Глава 32

Боже, я так волновалась… даже не помню, когда я уже так волновалась. Когда на права, наверно, со второго раза сдавала. Вот тогда у меня руки на руле ходуном ходили. Но сейчас, когда я выхожу из экипажа в темноту, у меня и ноги трясутся, и руки, и поджилки, где бы они не находились.

О том, что это та же дорога между Мёртвым и Живым лесом я догадываюсь по очертаниям деревьев, да по белеющему вдалеке мосту. Отвлекаюсь на блестящие разноцветные огоньки по земле с обеих сторон. И женщину в чёрном плаще замечаю, только когда Гриф подводит меня к ней почти вплотную.

— Добрый вечер, Дарья, — снимает она капюшон, эта высокая статная женщина с седыми волосами. Не старая, не сгорбленная, даже не старуха. По моим меркам лет шестидесяти, с идеальными нестареющими чертами Катрин Денёв. И той неоспоримой вызывающей красотой, за которую во все века и зовут женщин «ведьмами».

— З… З… Здравствуйте, уважаемая, — не сразу нахожу я как обратиться.

— Эрмина, — произносит она. — Большое спасибо за дары, что вы прислали. Про меня редко вспоминают, если не приключается какая-нибудь беда. Поэтому получить подарок в честь свадьбы, события радостного, было особенно приятно.

— Простите, что пыталась вломиться без приглашения, — убираю я за спину руки, которые несмотря на её совсем нестрашный вид и спокойный приятный голос всё ещё нервно подрагивают. Кто знает, может, она просто искусно маскируется.

Правда, единственное, что я вижу в ней подозрительного — это рыжие искорки в уложенной красивой волной причёске. Словно она закрепила её лаком для волос с блёстками. В остальном, даже морщинки у рта кажутся мне настоящими. Не пойму только откуда на её лицо падает этот голубоватый свет.

Я оглядываюсь, чтобы убедиться не полная ли над нами луна. Но не вижу, ни луны, ни Грифа, ни даже повозки, на которой я приехала. Совершенно пустая дорога. А я даже и не заметила, когда они уехали.

— Они вернутся, когда мы закончим разговор, — безошибочно угадывая причину моего беспокойства, отвечает Эрмина.

— На самом деле, несмотря на подарки, — покашливаю я от неловкости, — у меня тоже повод искать с вами встречи не самый радостный.

— Желаете вернуться домой и не знаете как?

— Нет, — уверенно качаю я головой.

— Не хотите возвращаться? — ни намёка на улыбку на её серьёзном лице.

— Нет. То есть хочу, наверно. Не знаю. Но не сейчас, — принимаюсь я теребить завязку плаща и голубоватый свет, появившийся у меня под подбородком, заставляет меня опустить голову.

Мои руки. Мать честная! Они светятся как у привидения. Мои настоящие руки. Со свежим маникюром, на удивление не успевшим облупиться, безобразным «старческим пятнышком» размером с чечевичное зёрнышко на правой кисти. Со всеми венками и морщинками. С родинкой на запястье, которую надо бы удалить, потому что она начала подозрительно расти.

— Но я… — вспомнив, что тут не одна, поднимаю я глаза. Чёрт, я так соскучилась по всему этому, своему, родному. — Вы видите меня настоящей?

— Как и вы видите цветные огоньки в траве и, возможно, золотые искры у меня в волосах, — показывает она рукой на свои волосы, а потом вытягивает её в сторону леса, — а это растения, которые её до сих пор хранят. Это моя магия проявляет ваш истинный облик. Но я готова выслушать вашу просьбу, какой бы она ни была.

— Его Величество, — вдруг, когда настал момент сказать самое важное, становлюсь я косноязычной. — Его рана. В боку. Он умирает.

— Вы пришли попросить его вылечить?

— Да, Эрминаль, — так некстати вдруг вырывается у меня какая-то собачья кличка. Говорила же, надо меньше общаться с собачниками! — Простите. Эрмина. Мне ничего не надо. Пожалуйста, помогите ему.

— И что вы готовы отдать взамен?

Чёрт! Ну, конечно! Вот все эти доктора одинаковые. Не зря предупреждал меня Шако, что она попросит цену, которую ещё придётся умножить надвое. Только что я могу ей предложить? Проспонсировать на пару тысяч рублей её клинику? Оставить в интернете положительный отзыв? Сдать кровь по программе добровольного донорства?