А крепкий алкоголь делает своё коварное дело: мне слишком мало такой точечной стимуляции. Да и точка «джи» у меня в другом месте. А ещё мне так не хватает настоящих королевских объятий. Его губ. Его поцелуев. В общем, деваться некуда, опять беру организацию в свои руки.

— Иди сюда, — заваливаю Его Уже Готовое На Всё Величество спиной на уложенные повыше подушки. И оседлав, как опытная наездница, продолжаю то, что он так хорошо начал.

И он подхватывает мою инициативу всем своим необузданным и нерастраченным темпераментом. И откуда только черпает силы?

Только всё хорошее однажды заканчивается.

Весь мокрый, блестящий от пота, скользящий руками по моей взмыленной спине, упирающийся в меня взмокшим лбом, он задыхается от накатывающей, мучительно нестерпимой, невыносимо сладкой разрядки.

И, наконец, содрогаясь всем телом, кончает, зараза, как партизан. Без слов. Оглашая комнату лишь громким блаженным стоном.

И как же я его понимаю… когда догоняю. Вцепляюсь ногтями в его мокрющую спину, царапаю кожу. Наверно, делаю ему больно, но… Боже! Как же мне с ним хорошо!

— Моя, — словно откликаясь, шепчут его губы и накрывают мои благодарным и невыносимо пронзительным поцелуем.

— М-м-м-м, — мычу я, вырываясь. — Повтори.

— Ты — моя, — шепчет он. — Моя. Спасибо. Пожалуйста. Пошёл нафиг.

Глава 27

Если что-то и было в моих цветных абсентовых снах важное, то я это всё равно не запомнила. И с Катькой свидеться не удалось, так как выпила я для таких свиданий явно маловато.

А проснулась резко, словно меня кто-то толкнул.

Ещё даже не рассвело. Но серое небо в распахнутом настежь окне уже достаточно посветлело, чтобы понять: утро. Раннее-раннее утро. Гавкают собаки. Кричат проснувшиеся петухи. Тянет дымком от растопленных кухонных печей. Но что-то в идиллии этого начинающегося дня не так. Кроме того, что я проснулась одна. Что-то неправильное, беспокойное.

Что-то, что заставляет меня подскочить и высунуться в окно чуть ли не по пояс.

Суета. Всадники. Он уезжает? Господи, он уезжает!

Как обезумевшая бегаю я по комнате в поисках одежды. «Нет, в этом крошечном халатике не могу! В комбинашке тоже нельзя», — откидываю бесполезные вещи. Пока в ванной наконец натыкаюсь на уже знакомую рубаху в пол и длинный халат. Такой тяжёлый, словно его сшили из ковра. Но, втиснувшись в рукава, и посчитав, что этого вполне достаточно для соблюдения приличий, я выскакиваю из комнаты босиком, на ходу завязывая узлами на груди чёртовы неудобные верёвки.

— Миледи! — устремляется за мной в погоню Фелисия.

— Как выйти из этого проклятого замка? — трясу я какую-то запертую дверь.

— Сюда, — показывает она.

— Он уезжает да? — перепрыгиваю я через ступеньку, спускаясь по лестнице.

— В Аденантос, столицу Империи, — пыхтит Фелисия следом.

Чёрт, как я могла забыть, что он должен уехать. Что он получил приглашение от Императора. Что у него дела.

И на большое мраморное крыльцо выскакиваю в последнюю секунду.

Небольшой кортеж, всадников из десяти, уже развернулся в сторону ворот. Но ехавший во главе Его Гордое Величество словно что-то почувствовал, или просто оглянулся, чтобы мысленно попрощаться. Не суть. Главное, он меня заметил.

Заметил, увидел, замер. Приказал всем ехать.

«Только бы не навернуться!» — рванула я вниз по широким ступеням, когда он пришпорил коня мне навстречу.

У подножия крыльца мы оказались одновременно.

— Георг!

Твою мать! Проклятый гравий впился в босые ступни, поэтому у меня получилось подбежать не так красиво, как Его Величество спрыгнул с коня.

Но то, как отчаянно, порывисто прижал он меня к себе, компенсировало сполна эти неудобства.

Наверно, надо что-то сказать, какие-то напутственные слова, пожелания в дорогу, а не тупо пялиться в его безобразно зелёные глаза, пронзительно всматривающиеся в моё лицо так, словно пытаются его запомнить.

Наверно, нужно не так страстно впиваться в его губы, что даже голуби на ставнях смущённо заотворачивались. И уже всем, а не только паре десятков провожающих стало ясно, что мы немножко без ума друг от друга.

И совсем не так нужно провожать чужого мужа, проведшего всю ночь в моей постели и прижиматься к нему так, что не только у моего короля, у его коня в зобу дыханье спёрло.

Но вот как уж вышло. В общем, я сделала что смогла: обняла, поцеловала, даже прослезилась. Не умею я прощаться. Не могу.

— Делай, что должен и возвращайся скорей, — сжимаю его руку.

— Обязательно, — гладит он мою щёку, заправляет за ухо волосы, а потом резко разворачивает и запрыгивает в седло.

— Я буду ждать, — неловко поднимаю я ладошку. Пока!

— Не уходи без меня, — не сводит он глаз, пока его конь перебирает ногами на месте. И только когда я киваю, его вороной встаёт на дыбы и срывается с места. Оставляя за собой лишь пыль и тоску цвета глаз Моего Величества.

Я не плачу! «Я же не плачу? С чего бы?» — ещё тру я глаза, когда слышу рядом вежливое покашливание.

— Генерал?

— Ваша Милость, — склоняет Барт Актеон голову в поклоне. — Я в полном вашем распоряжении до того, как Его Величество вернётся.

— Почему он не взял вас с собой?

— Он справится и без меня.

— Почему он не взял с собой меня?

— Потому что вы нужны ему здесь.

— Значит, оставил мне на растерзание самое дорогое? — усмехаюсь я. — А сам сбежал?

— Да, я знаю, что легко мне не будет. Но кто же, если не я? — приглашает он меня рукой обратно в замок.

— Тогда пойдёмте завтракать, Барт. Нас ждут великие дела! — хватаюсь я за его руку, потому что этот дурацкий гравий... — Барт, в вашем королевстве выпускают асфальт? — морщусь я и хромаю, преодолевая эти несчастные несколько шагов до крыльца.

— Не знаю что это, миледи, но, — всматривается он в моё решительное лицо, — мне кажется, асфальта нам не избежать.

— Вы мне, конечно, льстите, генерал, но если бы я только знала, как делать асфальт, — улыбаюсь я.

На что он тоже улыбается и, доведя меня до ступеней, отпускает.

— Фелисия! Будьте добры нам завтрак в саду, — командую я.

— Миледи, будет дождь, — склоняется она в поклоне. — Может быть, в оранжерее?

— В оранжерее, так в оранжерее.

И пока слуги бегают, накрывая на стол, привалившись к подушке плетёного диванчика я выпытываю у генерала то, о чём просто не могу не думать.

— А сколько пути до границы Империи?

— Верхом — день, если не останавливаться.

— И сколько он там пробудет?

— Будет зависеть от того как быстро примет его Филипп, и как быстро отпустит.

— Он ещё может и не отпустить?!

— Всё будет зависеть от того устроит ли императора ответ Его Величества.

— А он его устроит?

Барт многозначительно пожимает плечами. «Конечно, нет» — догадываюсь я.

— И чем ему это грозит?

— Император не сторонник насильственных мер, но очень не любит, когда ему отказывают. Он умеет быть очень убедительным.

— И когда стоит волноваться? Через неделю? Месяц? Два? — постукиваю я пальцами по столу, на который ставят шкворчащие на сковороде свежеподжаренные колбаски, выпечку, снова шампанское. Но сегодня пить настроения нет от слова совсем. И подшучивать над генералом — тоже. Как-то пусто без Него. Тоскливо. Пасмурно. Одиноко.

— Возможно, причин для беспокойства и не будет, но две недели, думаю, достаточный срок, — тем временем мастерски уклоняется Барт от ответов, отделываясь общими словами. — Но я буду держать вас в курсе последних новостей.

— Окажите любезность, — пробую я ячменный напиток по вкусу напоминающий кофе. И, пожалуй, это всё, что пробую.

«Забраться бы с головой под одеяло на эти две недели. Уснуть и проснуться, когда Его Внезапность уже вернётся. Прикоснётся холодными губами к моей тёплой со сна щеке, обнимет, уткнётся в шею», — вздыхаю я, когда после завтрака генерал Актеон лично провожает меня до комнаты.