Плевать, что едем в ночь. Плевать, что дождь. Плевать на всё, потому что никогда ни в чём я не была уверена, как в том, что должна ехать. Что король первым должен узнать, что будет зима. Потому что по сути это надвигающаяся катастрофа и к ней надо готовиться. И начать это делать уже вчера.

И я бы придумала эту зиму, чтобы увидеть моего короля. Но с другой стороны, зачем мне повод? Я бы поехала и так.

— Я готова! — натянула на себя обе свои кофты и «благородный» зипун с оторванной завязкой.

Фелисия распричиталась, что нельзя ехать без слуг и камеристок, и что сборы займут у неё два дня. Я дала ей десять минут. Она справилась за полчаса.

Положила мне смену вещей, да и то на всякий случай. Потому что в моих планах просто поговорить с Георгом, обрадовать его, оставив след в летописи (и лучше в обратном порядке) и сразу вернуться. Главное, про зиму не забыть сказать.

Просто увидеть его, как Париж, и… уехать, так как умирать мне ещё никак нельзя.

Пока приехал Гриф и запрягал коней Зенон, я собственноручно помогала на кухне упаковать немного еды в дорогу.

— Присматривай тут за ними, пока меня не будет, — ерошу я волосы знакомого белобрысого пухлого мальчонки, что взялся проводить меня с кульками до кареты. И торжественно вручаю ему в качестве обещанного когда-то вознаграждения золотой. — Тебя как зовут-то?

— Вит, — оглянувшись, тут же прячет он тяжёлую монетку. — На самом деле Витард, но друзья зовут меня Вит.

— В общем, раз уж мы теперь друзья, Вит, — наклоняюсь к самому его уху, — присматривай тут за всеми. Расскажешь мне потом кто тут чем занимался и о чём шепчутся у меня за спиной. Ну, ты понимаешь, по-дружески. Оплата та же.

— Так точно, миледи, — радостно вытягивается он по струнке.

И я его отпускаю, чтобы обнять на прощание Фелисию.

— Прости, что иногда бываю несправедлива. Просто работа у меня такая.

— Ничего. Это ничего, — вытирает она глаза углом передника и благословляет меня в дорогу. — С вами Его Величеству и правда будет лучше, — осеняет она ромбом карету, когда та трогается.

Но о том, что свидеться с Георгом Пятым придётся так скоро, не подозревает никто.

Хотя, списывая всё на своё желание как можно скорее встретиться, я и отказываюсь от привала, даже когда темнеет. Заставляю Грифа гнать лошадей даже по ночи. И понятия не имею зачем, тороплюсь и беспокойно выглядываю в окна.

Когда доносится крик: «Всадники!», а потом «Свои!», я чуть не выскакиваю из кареты прямо на ходу. Едва дождавшись, когда наша кавалькада остановится.

И пока бегу, цепляясь юбками за высокую траву, Георга уже снимают с коня. Едва живого. Он потерял сознание ещё до того, как остановился. И каким чудом вообще держался на лошади, одному огу известно.

«О, господи, Гош!» — прижимаюсь я губами к его горячему как кипяток лбу.

— Рана в боку, — докладывает один из его сопровождающих. — Она воспалилась ещё пару дней назад, но Его Величество хотел закончить дела.

— А что в столице нет докторов?

Блин, да кого я спрашиваю! Парни просто выполняли указания. А Его Упрямство, конечно, не пожелал, чтобы ему помогли. Чтобы кто-то, кроме Шако, которого он с собой не взял, притрагивался к его драгоценной ране.

— Несите его в мою карету! — пока Гриф выслушивает объяснения, отдаю приказания я. — Найдите воду, тряпки. Всё это тоже в карету.

— Он принял решение ехать домой, — помогает мне Гриф снимать с короля одежду, пока его подручный держит зажжённую свечу.

«Кто бы сомневался! Чёртов стоик!» — скриплю я зубами, глядя на гноящееся безобразие на его боку. И на черноту, что раззмеилась уже по всей спине и переползла на живот.

И чёрт с ней, с этой чернотой! И с этой ведьмой, чтоб ей пусто было! Заладила со своим «проклятием»! А то, что тыкать в живого человека грязным кинжалом чревато, она учла? Что эта рана сама по себе опасна, подумала? И гноится, воспаляется, не заживает она потому, что в ней тупо инфекция, с которой в этом мире явно бороться не умеют. И тому проклятию придётся сильно поторопиться, если оно хочет опередить зломогучий стафилокок, который без ударных доз антибиотиков легко убьёт короля за пару дней и без всех этих заморочек обиженных брошенок.

Смачиваю тряпку из походной фляги, чтобы положить королю на лоб. И смачиваю другую, чтобы обтереть его всего и хоть немного снизить жар.

И Горе Моё Непутёвое, и Счастье Моё Несусветное не просто горит, температура явно зашкаливает. Его трясёт, он бредит, шепчет что-то неразборчивое, но, мужик он и в бреду мужик: не скулит, не хнычет, не стонет.

«Держись, держись, мой хороший, скоро будем дома!» — уже по дороге уговариваю я Его Стойкость, лежащего головой на моих коленях.

И этот Барт ещё сказал, что с такими ранами живут годами? А слово сепсис им тут известно? И что будет делать с ним Шако? Вскрывать и чистить? Что ещё он может противопоставить заражению? Не удивительно, что эта рана столько лет не заживает.

— Чёртова тряская дорога! — матерюсь я, поливая повязку на лбу Георга свежей порцией воды. Смачиваю его пересохшие губы. — Держись, мой родной! Тебе ещё рано умирать! И пока я здесь с тобой, даже и не мечтай об этом. У нас ещё столько дел впереди, — несу я что попало, лишь бы только не молчать. — Отстроим новый замок. Нарожаем кучу детишек. Будем править долго и счастливо и умрём в один день.

— Сколько? — не столько слышу, сколько догадываюсь я по его выдоху, что он обращается ко мне.

— Что сколько?

— Сколько детишек?

— Да сколько скажешь, — сжимаю его руку. — Три, пять. Сколько у вас тут принято? Обещаю, половина из них обязательно будут мальчики. А вторая — девочки, но похожи они будут обязательно на тебя. Такие же суровые и усатые.

Он даже улыбается, сжимая в ответ мою руку. Бледный, измученный, уставший. Больной настолько, что я кусаю губы и едва сдерживаюсь, чтобы не реветь.

— Я скучал.

— Я знаю, знаю. Но мы потом об этом потом поговорим. Когда ты поправишься, вот тогда и скажешь мне насколько. А пока постарайся заснуть. И не трать силы.

— Не уходи, — то ли просит он, то ли снова бредит.

— Ни за что. И будешь гнать, не уйду.

И он снова забывается, а я болтаю, болтаю без умолку, рассказывая о себе, своей жизни, о разных глупостях, лишь бы только он слышал мой голос, лишь бы только знал, что я рядом, что он не один.

Глава 36

Эта дорога показалась мне бесконечной. Но к счастью, Гриф отправил кого-то вперёд, и когда мы подъезжаем, нас уже ждут.

И Шако, отдающий распоряжения, скуп на эмоции и на слова, но дверь в комнату Его Величества мне перегораживает.

— Миледи, это зрелище не для вас.

— Хотите сказать, не для слабонервных? — игнорирую я его запрет.

Не будет же он со мной драться. И зря. Потому что два мускулистых детины и палка со следами зубов в руках одного из них приводят меня в такой ужас, что я крайне настроена наброситься на него с кулаками.

— А обезболивание? — гневно разворачиваюсь я к эскулапу.

— Его Величество без сознания и просто не сможет проглотить капли, — принимается Шако мыть руки, всем своим видом давая понять, что ему плевать на моё присутствие. Сама сбегу, когда он начнёт свою экзекуцию.

— Но ведь он придёт в сознание, если вы располосуете его наживую?

— Конечно, но потом от боли его снова вырубит, — и не думает он щадить мои чувства.

— Тогда вы не будете этого делать, — забираю я полотенце, словно это может его остановить.

— Миледи, время дорого, — забирает он кусок ткани обратно и невозмутимо вытирает руки. — Его Величество выдерживал и не такое. Вы думаете, мне доставляет это удовольствие?

— Я думаю, что толку от этого зверства нет. Какая это по счёту операция?

— Я не считал.

— Вот и славно, потому что она будет последней, — приняв решение, подзываю я застывшего в дверях Грифа.