Глава 51

Я всегда знала, что куда бы мы, девочки, ни шли, самый короткий и быстрый путь всегда лежит или через постель, или через желудок мужчины.

И честно говоря, я-то рвалась всего лишь на свободу. Всего лишь хотела, чтобы Гошик разрешил мне ездить куда мне надо, раз уж я обещала не задавать ему вопросов где он шляется каждый вечер. Пусть бы дал сколько угодно охраны, лишь бы разрешил.

Но, походу, нашла скоростной лифт. Он дал мне не только свободу передвижения, не только лучших своих бойцов в телохранители, но и Барта в придачу. А ещё сообщил, что завтра я вместе с ним пойду на Совет.

— Нет, не то чтобы я недовольна, но почему Барт? — пытаюсь я хотя бы слишком счастливо не улыбаться.

— Самое дорогое я могу доверить только ему.

— А армия? — стряхиваю я крошки третьего пирожка с его бороды, пока он довольно мычит и закатывает глаза от удовольствия.

— Любой дурак может командовать хорошо обученной армией. Невозможно найти того, кто справится с тобой.

— Ты мне нагло льстишь, потому что хочешь ещё пирожков, — прищуриваюсь я.

— Готовишь ты даже лучше, чем танцуешь, — хитро улыбается он и, чмокнув меня в щёку, встаёт.

— А волшебное слово? — кричу я ему вслед.

— Чуть не забыл, — оборачивается он в дверях и прицеливается в меня пальцем, прикрывая один глаз. — Я хочу тебя!

— Пошёл нафиг! — кидаю в него скомканной салфеткой.

— Опять перепутал? — ржёт он, спрятавшись за дверью, а потом выглядывает. — Спасибо, заноза моя! Я всё ещё люблю тебя. Не скучай.

Где-то там в недрах замка его ждут важные дела, государственные заботы, срочные бумаги, а где-то здесь передо мной стоит почти непосильная задача придумать как избавить его от проклятья и самой попасть в этот мир. Потому что его мечты вдруг стали моими планами. А в моих планах теперь добыть как можно больше информации из Катькиных откровений, что прослушала я вполуха на нетрезвую голову и про которые была уверена, что они мне никогда не пригодятся.

И теперь мне нужна ортова «белая лента», отрезанные волосы и фотография, вещи из Катькиного тайника, оговы цветущие крокусы — это минимум, а максимум… да всё что угодно.

И я ещё делаю пометки в своей незаменимой книжечке, когда приходит Марго.

С появлением в моём гардеробе удобных платьев, а в моём арсенале — обычных резинок и шпилек, из которых я сама за пять минут делаю «шишку» или «хвост», её услуги стали требоваться мне всё меньше. И с бумагами я легко справляюсь сама. Лишь местные сплетни из гостиных знатных господ она по привычке ещё приносит на хвосте, хотя, честно говоря, они мало чем отличались от сплетен на нашей кухне.

— Я взяла у писаря канцелярии что вы просили, — без особого подобострастия протягивает она список членов совета с указанием должностей и вменённых обязанностей.

Всё же к завтрашнему заседанию я тоже решила подготовиться, чтобы иметь представление «ху из ху» и не выглядеть там бревном с глазами.

— Садись, рассказывай, — предлагаю я ей место напротив себя за столом.

Честно говоря, в тот день, когда король не разрешил Барту встречаться с Марго, я ждала её заплаканную, расстроенную. Но она словно и не заметила, что там что-то произошло у генерала с королём. Мурлыкала себе под нос какую-то песенку, болтала о всякой ерунде. Беззаботность женщины, за чьей спиной есть мужчина, способный защитить её от любых неприятностей? Или счастье быть безмозглой?

Тогда я не заметила в ней никаких перемен. А вот после того, как мне пришлось сознаться, что на самом деле я не Катарина, что-то пошло не так: так сильно стало меняться её отношение ко мне. Так сильно она сама стала меняться.

Сейчас, пока она вяло тыкает пальчиком в знакомые и незнакомые мне фамилии и уточняет маленькие человеческие слабости господ из Совета, я думаю о том, что теперь мне ещё больше нравится генерал, но совсем перестала нравиться Марго. Насколько было плохо ему из-за решения короля, Марго он каким-то чудом уберёг от разочарований. А вот Марго… Туфельки, шляпки, чулочки, цветочки… Лёгкость, очарование, восторженность, мягкость, простота… Куда всё это девалось?

— Господин Фоль души не чает в своих детях, — с лёгкой небрежностью поясняет она. — Ковейн разводит герани, а Макрю — модник и развратник, его вы узнаете по платку на шее и обязательному цветку в петлице, — показывает она на себе, где именно будет цветок, а потом поясняет: — Он до сих пор не женат, но постоянно влюбляется в кого-нибудь в борделе. И в знак своей любви и преданности неделями носит этот цветок, посвящённый одной девушке… пока не влюбляется в другую. Особенно любит новеньких.

— Почему?

— Потому что они доверчивые. И каждая наивно верит, что Фоль в неё так влюблён, что женится, — презрительно поджимает она губы.

— А это можно? Жениться знатному господину на девушке из Белого дома? — я знаю, что «да», но мне любопытно как ответит она.

— Можно подумать, вы не знаете, — скептически фыркает Марго. — Это не приветствуется. На разведённых женщинах вообще жениться считается дурным тоном. А уж на тех, кто побывал в борделе — тем более.

— Посещать бордели, значит, ни Фогеттам, ни Советам не возбраняется, а жениться принято только на невинных непорочных аристократках?

— Белые дома для того и открыты, чтобы у свободных холостых мужчин была возможность удовлетворять свои потребности.

— Но раз девушки ждут и надеются, значит, некоторых влюблённых мужчин это всё же не останавливает? Особенно тех, кому плевать на мнение общества?

И, честное слово, не понимаю, чего уж такого я спросила, что она фыркает как лошадь. И всего лишь намекнула, что Барта это вряд ли остановит, но в ответ получаю очередной уничижительный взгляд да невнятное пожатие плечами.

— Меня знаешь, что возмутило? Что придумал Белые дома не повеса и любимец женщин Орт, а благочестивый и праведный Ог. Ему просто так не давали что ли? — ещё стараюсь я поддержать разговор и кошусь на иконку, хотя блондин на ней разумеется, красавчик. — Или ему тупо некогда было за кем-то ухаживать? Столько дел! Столько дел! А тут пришёл, заплатил и никаких проблем.

— Зато про Орта любят рассказывать всякие скабрёзные байки, — усмехается она. — Только они, возможно, не для ваших ушей.

— Это почему же? Да в нашем мире полно пошлых анекдотов, хотя мы не такие трепетные фиалки как здешние дамы, но, так и быть, тебе я их рассказывать не буду.

— Уж будьте добры, — хмыкает она.

Даже так? Так про мои уши это, оказывается, был сарказм?

— Мне не нравятся непристойные истории, — сообщает она таким тоном, что я понимаю: ей вообще всё, что бы я ни сказала, не нравится. — В Белом доме их вечно вспоминали к месту и не к месту. Это там такие россказни в чести.

— Ничего, найду я на них управу. Ты, главное только капли эти «грибные» не пей. И если забеременеешь от Барта…

— Ваша Милость! — вспыхивает она и зло сжимает губы, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться.

— Ой, ой, ой! Можно подумать, никто ничего не знает. И чего я такого сказала-то?

— Это не принято: вслух обсуждать такие вещи.

— Ещё скажи: у нас, у приличных женщин. Ага, с сиськами наголо ходить принято, а тут смотри-ка застеснялась она. Или у вас с Бартом какие проблемы? Ну, прости, если задела за живое.

И похоже действительно задела. Только в упор не пойму, чем. Я же за них всей душой. Гошку вон даже довела своими уговорами. Ревности своей наступила на горло. И всё не так.

— Так положено ходить, с голыми плечами, — подтягивает она за концы шаль, оставляя остальное без ответа. Носить платья с закрытыми плечами и нарушать установленные правила она наотрез отказалась, словно мне наперекор. Но холод — не тётка, и всё равно прикрывает плечи тряпкой с моего барского плеча.

— Я тебе всё же расскажу анекдот, — прямо бес толкает меня в ребро в ответ на такое ханжество. — Муж говорит жене: «Дорогая, сделай мне этот… ну как его…» Жена: «Хорошо, любимый!» Делает. Довольный муж после «дела»: «Да и чёрт с ним, с этим кофе!»