Не знаю, что я хотела там увидеть. Может, какие-нибудь украшения. Может, шикарное платье. Может изысканную шляпку. За столько времени я так и не узнала, что же здесь является роскошью и особенно ценится. Но представила себе нечто дорогое и особенное, и почему-то решила, что это непременно должно быть для меня.

И нечто в большом бордовом бархатном футляре я действительно нахожу. Только открыть футляр не успеваю. Потому что под тряпкой, в которую он был завёрнут лежит… большая кукла.

Большая глазастая кукла с льняными, заплетёнными в косу волосами, в небесном, расшитом золотом платье, таращится на меня из ящика ярко-голубыми глазами и поблёскивает в неровном свете лампы диадемой. И есть в ней что-то неправильное, опасное, тревожное, угрожающее. Что-то вопиющее, невыносимое и одновременно тоскливое. Она переворачивает мне душу и отбивает всякое желание рыться дальше.

Я нахожу в себе силы пожать её мужественную глиняную руку. Кладу её на место. Накрываю сверху футляром «как было». Но чувство, что зря я туда полезла не отпускает до глубокой ночи.

Кому эта кукла? Зачем? Почему она кажется мне похожей на меня? И что я буду делать с этими новыми вопросами, когда мне старые-то некуда скирдовать?

— Привет! — шепчет он.

А мне казалось, что я не сплю, но на самом деле просыпаюсь, когда матрас скрипит под сильным телом моего короля. И моей щеки касаются его холодные губы.

— Не спится?

Вот сволочь! И ведь этому дурацкому приёму будить меня и спрашивать научила его я.

— Думаю, почему в вашем мире не носят обручальные кольца.

Честное слово, я правда об этом думала. Правда, не долго и не сегодня. Но со сна вдруг слетело с языка…

— Э-э-э… на самом деле их носят. Но я… в общем, я хотел сделать тебе сюрприз.

— Серьёзно? Ох, и звездеть же ты мастер, Гога, он же Гоша, он же Жора, — разворачиваюсь я и принюхиваюсь к его дыханию. Пахнет жвачкой. Или жевательной конфетой. Или клубничным вареньем. Чем-то настолько несерьёзным, что я сомневаюсь: это со мной в постели точно мой король?

— На самом деле, нет, — покаянно склоняет он голову. — Я о них совсем забыл, — снова обдаёт он меня запахом клубники. — Но я исправлюсь. Честно.

— Забудь. Не нужны мне никакие кольца. Что у тебя во рту? — опираюсь я на локоть, пытаясь разглядеть его лицо в темноте.

— Ты об этом? — показывает он белеющую на языке конфету. Он сдвигает её к самому кончику, предлагая. И не знаю, от этого давно забытого вкуса я не могу отказаться или от его языка.

И от его холодной руки, заставившей меня вздрогнуть и заскользившей по спине.

— Я невыносимо соскучился.

Рядом с ним больше ни о чём не хочется знать, кроме этих трёх слов.

Господи, как же с ним хорошо! И не хочется ни о чём думать, и терзаться. Хочется просто раствориться в нём и парить, качаться на волнах, умирать… и снова возрождаться.

Но как выясняется позже, трёх других слова неожиданно становятся актуальнее.

— Что это за…? — восклицаю я, когда, отправив его в ванную, нахожу на его сброшенной на пол одежде длинный рыжий волос.

И лучше бы я была сейчас способна на какие-нибудь простые примитивные эмоции типа глупой ревности, излишней подозрительности, банальной неуверенности в себе или его чувствах. Как же это было бы просто. Даже не смотря на то, что слишком устала, я бы дождалась его с тапочком в руках, мы бы выяснили всё немедленно, посмеялись и забыли.

Но на мою беду он так беззаботно напевает какую-то песенку и так безмятежно фыркает, поливаясь давно остывшей водой, что у меня нет ни единого повода в нём сомневаться. И глядя на этот волос, я не ревную, я трушу. Трушу, как ещё ни разу не боялась, потому что точно знаю, что наше хрупкое «вместе» рассыплется на миллион осколков, когда я услышу ответы на свои вопросы: Чей это волос? Кому эта кукла? И зачем он уезжает каждый вечер?

Я даю себе установку не принимать поспешных решений.

Но всё же утром, когда меня при полном параде: в платье с корсетом, тиаре и жемчугах, приходит поприветствовать Барт, первое, о чём я его спрашиваю: рыжие волосы.

— Ты как-то сказал, что такие есть только в роду Лемье. Это так?

— Да. Во всей Абсинтии такого цвета волос нет ни у кого.

— А у чужестранок? Может кто-то приехать в Полынное королевство из другой страны и оставить на короле вот это? — предъявляю я ему то, что похоже становится моей самой большой проблемой.

— Нет и это… искусственный волос, — долго рассматривает генерал у окна золотистый волосок и выносит свой вердикт. — Точно не настоящий. Возможно, это золотая нить из арсенала вышивальщиц гобеленов.

— Тогда найди мне точно такую же, и, возможно, я с тобой соглашусь, — не веря ни единому его слову, забираю я свою находку. И завернув её в свёрнутый лист своего блокнота, плотно закрываю книжечку, не выпуская из рук.

Вижу замешательство Барта, озабоченность, даже растерянность. Но то, что он собственных волос надерёт, склеит и покрасит лишь бы защитить короля от моего допроса, почему-то не сомневаюсь.

— Ты сказал, что отец Георга продал сына, а папаша Лемье — душу ради завещания и этих рыжих волос. И старый король продал церкви Таирия. Что же сделал Лемье?

— Он женился на своей сестре, миледи.

— Что?!

— Не на родной, но все же их родственная связь с Элизабет слишком близка, чтобы считать её нормальной. Но он купил это разрешение на брак.

«Значит, мои предположения об инцесте и вырождении рода Лемье оказались не так уж и далеки от истины», — делаю я последнее умозаключение, прежде чем слышу голос короля:

— Что у тебя с лицом?

Только один человек может входить в мою комнату без стука. Вот он, довольный и свеженький, как только что сорванный с грядки огурчик, и стоит в дверях весь в своих «собачьих» орденах.

— Моя жизнь уже никогда не будет прежней, — улыбаюсь я, покрепче стискивая в руках свою записную книжку. — Я только что узнала про кровосмесительный брак семьи Лемье.

— Да, вопиющее безобразие, — усмехается он, пока я деликатно выпроваживаю Барта.

— Считаешь, это ерунда? Они родственники Катарины, между прочим.

— Хочешь об этом поговорить? — ведёт он пальцем по холмикам выступающих из корсета округлостей.

— Нет. О другом. Отправь Маргариту обратно в бордель, — можно сказать, я даже наслаждаюсь тем, как замирает его палец.

— Что? — убирая руку, поднимает на меня недоумевающий взгляд король.

— Я хочу, чтобы она покинула дворец и вернулась восвояси, — повторяю я, глядя в его глаза.

— Но ведь это ты…

— Я передумала, — невинно пожимаю плечами.

— Даш, я тебя не понимаю.

— Не надо меня понимать, Гош. Просто сделай как я прошу.

— Нет, — уверенно качает он головой.

— Почему? — упираюсь я в него теми самыми выпуклостями, заставляя его снова посмотреть на них.

— Потому что «нет», — как всегда даёт он категоричный ответ.

— То есть и выгнать ты её не выгонишь и за Барта замуж не выдашь, я правильно понимаю?

— Именно так, — теряя интерес к разговору, наклоняется он, чтобы коснуться соблазнительных округлостей губами.

— Тогда ещё один вопрос, — и не думая ему это позволить, застёгиваю я пелерину, что была именно для него заблаговременно расстёгнута. Идти в мужское логово с сиськами наголо я точно не собиралась. — Если бы ты знал, что не умрёшь, что есть способ тебя спасти, ты бы принял такое же решение?

Вижу, как хмуро сходятся на переносице его брови. Напрягаются желваки. Двигается кадык, когда сглотнув, он шумно вдыхает, чтобы дать ответ.

— Это сложный вопрос.

— А я и не собираюсь делать твою жизнь проще, — усмехаюсь я. — И всё же «да» или «нет»?

— Нет, — помогает он мне застегнуть следующую пуговицу, чтобы уж точно ни одной пяди голой кожи не выглядывало из выреза.

— Ты позволил бы им пожениться?

— Ревнуешь? — хитро улыбается он, как завершающий штрих, поправляя бусы. — К Маргарите?